Глава Евразийского банка развития, экс-глава Федеральной службы по финансовым рынкам (ФСФР) Дмитрий Панкин в интервью корреспонденту «Известий» Алине Евстигнеевой рассказал о роли банков развития в инфраструктурных проектах, перспективах нового Шелкового пути, сотрудничестве с Новым банком развития БРИКС и миссии ЕврАзЭСа в глобальной экономике.
— Инфраструктурные инвестиции в Россию вновь становятся популярны. С чем вы это связываете? Инвесторы решили, что в России улучшилась экономическая ситуация? Или это в большей степени геополитика?
— Вы знаете, в 1998 году, когда Россия отказалась платить по своим долгам, у меня было ощущение, что мир на этом рухнул, бизнес закончился и никто в ближайшие 10–15 лет вообще сюда не приедет: если страна не выполняет свои обязательства, то какой может быть бизнес? Тем не менее через 2–3 года все снова приехали, открывались банки, представительства компаний. Поэтому мой ответ: ни то и ни другое. Россия всегда остается одним из главных игроков на мировых экономических площадках.
— Не так давно ЕАБР улучшил прогноз по темпам роста ВВП до 1,1%, при этом российское правительство ставит задачу по увеличению темпов роста ВВП выше 3%, то есть выше среднемировых. Считаете ли вы это выполнимым? И что это значит для инвестиций?
— Это связано с целым комплексом реформ, то есть должна произойти структурная перестройка экономики. В нынешней модели, если не менять институты и сохранять сложившуюся структуру, то, наверное, выше 1–2% расти будет сложно. Давайте перестраивать институты — это очень легко сказать. На самом деле это целый комплекс проблем, который затрагивает всё общество. Надо не только изменить суды, налоги, пенсионную систему. Важно, чтобы изменилось общественное сознание. Оно должно быть восприимчивым, гибким, чтобы смотреть на многие вещи иначе.
— Если выделить две-три главные структурные проблемы в России, которые мешают экономическому росту, то это что? Ну кроме того, что назвал классик. — Понятно, что есть институциональная проблема: повышение образовательного уровня, инвестиционный климат. Нужны более качественные институты — прежде всего судебная система, отсутствие административного перераспределения собственности, нужна пенсионная реформа. Думаю, не обойдется без повышения пенсионного возраста — все страны к этому в итоге приходят. Конечно, нужно перераспределять бюджетные средства в пользу более серьезных инвестиций в образование, здравоохранение.
— Очень много говорят о том, что наш путь — это не сырьевой сектор, а поставка технологий. Насколько это вообще возможно как национальная экономическая идея?
— Ну сколько лет мы об этом говорим? И какой результат? Мне кажется, пора уже сделать вывод, что просто разговоров и благих пожеланий — мало. Вероятно, надо исходить из нашей сырьевой направленности и смотреть, что можно сделать в привязке к нашим сильным сторонам. Может, нужна более глубокая переработка, внедрение современных технологий в добычу и переработку. Не создавать новые ниши с нуля, а идти от сложившихся конкурентных преимуществ России и добиваться здесь прогресса по более высоким технологиям. Мне кажется, это более перспективный путь.
— Вернемся к финансовым рынкам. Сейчас у нас благодаря тому, что смягчается денежно-кредитная политика, снижается инфляция, падают ставки в экономике и, соответственно, доходность по российским инструментам становится ниже. Как это влияет на инвесторов?
— Сейчас пока можно говорить, что у нас в сравнении с инфляцией процентные ставки достаточно высоки. И это привлекает инвесторов. Мы видим сильный приток капитала, и финансовые инструменты, я бы сказал, даже несколько опасные. Моя точка зрения состоит в том, что надо бы более интенсивно снижать процентную ставку, так как рынок искусственно перегрет. Есть ожидание дальнейшего снижения реальной ставки.
— То есть ажиотажный спрос на российские бумаги — искусственный?
— Ажиотажный, может быть, слишком жесткая формулировка. Но спрос перегретый и избыточный точно. Доходности на российские бумаги сейчас сравнялись с турецкими, бразильскими, южноафриканскими и некоторыми из стран Ближнего Востока, даже, по-моему, у нас немного лучше, чем южноафриканские и ближневосточные. А эти страны с более высоким рейтингом. То есть это показывает, что российские бумаги перекуплены.
— А это создает какие-то риски оттока капитала?
— Определенные риски — конечно. Перегретость рынка опасна.
— Такой спрос связан с циклом цен на нефть или с чем-то иным?
— Играют роль и цены на нефть, и стабилизация ситуации в экономике. А вот то, что ЦБ держит высокие процентные ставки при укрепляющемся рубле, это оказывает очень сильное влияние на carry trade (стратегия валютной спекуляции, когда игрок занимает в валюте с низким риском в одной стране и покупает валюту с высоким риском в другой, но и с более высокой доходностью. — «Известия»), когда идут короткие деньги сюда. То есть заходит не долгосрочный инвестор, а спекулянт в расчете на короткое вложение.
— Расскажите поподробнее о деятельности ЕАБР: над чем вы сегодня работаете, какие готовите крупные сделки, проекты, какие отрасли вас прежде всего интересуют?
— Традиционно банк развития — это инфраструктура. ЕАБР работает в странах-участниках, их шесть. Недавно мы вошли в капитал компании, которая будет строить ЦКАД-3. Будем вместе с партнерами кредитовать в достаточно крупных объемах этот проект. Смотрим на проекты в Татарстане — там платные дороги, мост через Каму, обход Набережных Челнов. Для нас эти дорожные проекты интересны еще тем, что они являются фактически продолжением Шелкового пути из Китая через Казахстан и Россию и дальше на Запад. Дело в том, что через Казахстан дорога есть. Но только до границы. Дальше нет. Поэтому эти транспортные системы крайне важны.
Недавно начали финансировать интересный проект по переработке сельхозпродукции, тоже в рамках замены импортной продукции.
— Как глубокая переработка зерна?
— Да. Есть интересный проект, которым мы сейчас интенсивно занимаемся, — это воссоздание мелиоративных каналов на границе Волгоградской и Саратовской областей и Казахстана. То есть раньше там была единая система водоснабжения на границе, а сейчас всё разрушено. Но есть возможность постепенного воссоздания этой системы. Для нас это интересный проект, потому что сразу несколько стран затрагивается, он интеграционный.
— Насколько больше стало проектов в сфере АПК после старта программ импортозамещения?
— По импортозамещению один крупный проект сейчас изучаем. Это создание крупного тепличного хозяйства. Раньше всё это было импортное, в том числе из Турции, а сейчас соответственно появилась идея строить парниковое хозяйство в Армении, основной рынок сбыта — Россия.
— В России же тоже есть много тепличных проектов. Почему не здесь?
— В России есть Россельхозбанк, который может кредитовать под льготные процентные ставки. А для нас все-таки важно финансировать интеграционные проекты развития, где укрепляются связи России и Казахстана, стран ЕврАзЭС. У нас идет проект в Кыргызстане по созданию складского хозяйства для сельхозпродукции, лизингу сельхозтехники. С расчетом на рынок России. И есть интересные проекты в Казахстане, когда казахстанский инвестор покупает уже российское предприятие по переработке сельхозпродукции, по производству соков, концентратов.
— Как строится ваше сотрудничество с Новым банком развития БРИКС?
— С Новым банком мы хорошо работаем, подписали с ними меморандум, уже идет первый проект по строительству двух малых ГЭС в Карелии. Мы кредитуем в рублях, контролируем ход проекта, а Новый банк нам предоставляет рефинансирование в валюте. Сейчас мы также целый ряд проектов обсуждаем с Азиатским банком инфраструктурных инвестиций — это тоже новый региональный банк развития со штаб-квартирой в Пекине.
Комментарии (0)