Последняя рецессия оказалась самой продолжительной за 20 лет: падение наблюдалось семь кварталов подряд (рецессии 1998–1999 и 2008–2009 гг. длились по пять кварталов). Согласно Росстату эта рецессия закончилась: российская экономика растет два последних квартала, с конца 2016 г. (см. графики).
Но ее завершение не означает возвращения к устойчивому росту. И не внушает социального оптимизма: даже в целевом – самом лучшем – варианте долгосрочного прогноза Минэкономразвития реальные располагаемые доходы вернутся на уровень 2013 г. лишь в 2022 г. и будут расти медленнее экономики, темп которой не превысит 3,5%. А пенсии в реальном выражении расти не будут вовсе, и в итоге если сегодня средняя пенсия равна примерно трети средней зарплаты, то к 2035 г. упадет примерно до одной пятой. Сферы человеческого капитала – образование и здравоохранение – останутся недофинансированными.
Новая норма
Замедление экономики – мировая проблема: казавшееся временным после глобального кризиса 2008–2009 гг., оно вскоре получило название «новая норма» (new normal) и реанимировало термин secular stagnation («длительный застой»), возникший в период Великой депрессии 1930-х. Средние темпы роста мировой экономики, за десятилетие до кризиса доходившие до 5% и выше, за посткризисные 10 лет составят, по расчетам МВФ, порядка 3,7% в среднем за год, при этом темпы развитых стран снизятся существенно – с докризисных среднегодовых 2,5% до 1,9%. «Новая норма» обнажила проблемы, до поры покрывавшиеся динамичным развитием, такие как рост неравенства и сокращение доли дохода средних слоев населения; политическим ответом на экономические неурядицы в ряде стран стали популизм, антиглобализм и дезинтеграция. Политики не должны принимать «новую норму» как норму, призывал МВФ: долгосрочный низкий рост будет увеличивать социальную напряженность, крайне важно задействовать все рычаги, чтобы его ускорить, и еще более, чем когда-либо, сглаживать неравенство. В повестке наднациональных институтов стал акцентироваться не просто экономический рост, а инклюзивный экономический рост, подразумевающий создание равных возможностей для всех групп населения и справедливое распределение материальных и нематериальных благ.
В какой-то мере можно говорить об интеллектуальном вызове, аналогичном кейнсианской революции, оценивает мировые тенденции ректор РАНХиГС Владимир Мау в обзоре экономики 2016 г., но если тогда речь шла о включении автоматических антикризисных регуляторов, то теперь встает вопрос о формировании специальной политики обеспечения роста. Антикризисная политика больше не может ограничиваться противодействием спаду, а должна обеспечить приемлемые темпы роста – в этом и состоит вызов и суть «новой экономической нормальности», отмечает он.
Для России дополнительным вызовом стала ускорившаяся после глобального кризиса перебалансировка мирового рынка нефти. За 10 лет добыча в США почти удвоилась при снижении ее себестоимости: если в 2014 г. ОПЕК заявляла о невозможности прибыльной добычи сланцевой нефти при цене барреля ниже $80, то теперь на многих месторождениях ее себестоимость, по данным Wood Mackenzie, составляет $35 (а на некоторых – $20); в среднем каждая вводимая буровая в США сейчас производит в 2,5 раза больше нефти, чем осенью 2014 г., по данным Center for Energy Impact. Ценовая война ОПЕК+ (договор о снижении добычи для поддержания цен, к которому присоединились и некоторые не входящие в картель страны, в том числе Россия) может не дать результата, предупредило Международное энергетическое агентство: добыча растет за счет не участвующих в договоре стран.
Минфин в обзоре рынка нефти, подготовленном накануне продлившего соглашение еще на девять месяцев саммита ОПЕК, назвал положение участников договора цугцвангом – ситуацией, когда любое решение ведет к ухудшению. Продление заморозки добычи приведет к росту спроса на сланцевую нефть и будет означать сдачу рынка США, пишет Минфин, отмена заморозки приведет к снижению цен и снизит доходы.
Потерянное десятилетие
Российский экономический рост серьезно замедлился еще за пару лет до рецессии. Помимо глобального кризиса, «новой нормы» и начавшегося передела нефтерынка повлияли внутренние причины. К концу 2010-х гг. экономика России достигла уровня, на котором была к моменту трансформационного спада рубежа 1980–1990-х гг., объясняет Мау. Тем самым возможности экстенсивного роста – за счет вовлечения в производство незадействованных мощностей и трудовых ресурсов – были исчерпаны. Это отразилось в снижении структурных, т. е. фундаментально обоснованных, темпов роста (см. графики), вслед за которыми упали и реальные темпы.
За 2010–2016 гг. экономика России росла в среднем на 1% ежегодно против 3,8% среднегодового роста мировой экономики за этот период, увеличивая разрыв с развитыми странами, среднегодовой темп которых составлял 1,9%. С учетом 2008–2009 гг. среднегодовой рост России к настоящему времени – 0,9% против 3,3% мировой экономики и 1,1% группы развитых стран. Фактически Россия уже десятилетие находится в стагнации (хотя в этот промежуток времени входят и две рецессии, и периоды быстрого восстановления после предпоследней из них).
Торможение и последовавший спад во многом нивелировали рывок предыдущих лет: мировая экономика за 16 лет выросла к уровню 2000 г. в 1,81 раза, а российская – в 1,71. Доля России в мировом ВВП в 2016 г. была, по данным МВФ, такой же, как и в 2000 г., – 3,2%, после максимума в 4% в 2008 г., затем снижения и снова роста до 3,64% в 2012 г. Разрыв в уровне подушевого ВВП (по паритету покупательной способности) с развитыми странами снова начал расти, в 2016 г. превысив показатель семилетней давности.
Новый прогноз Минэкономразвития до 2035 г. прорывов не обещает. Нефть, как предполагается, будет дорожать лишь на уровень долларовой инфляции. На этом фоне экономика в базовом сценарии еще 20 лет проведет в застое, увеличиваясь максимум на 1,7% в год. Впрочем, само министерство ориентируется на целевой сценарий прогноза: целью является выход экономики на темпы роста не ниже среднемировых. При тех же ценах на нефть этот вариант предполагает меры экономической политики, нацеленные на повышение экономического роста за счет увеличения численности занятых, инвестиционной активности и производительности труда.
Аналитики прогнозируют скорый рост цен на нефть и другое сырье
В случае успеха этих мер экономика к 2025 г. выходит на темп роста 3,5%, после 2030 г. снова замедляясь до 3,2%, но мировой рост к тому времени будет ниже, надеется Минэкономразвития. В ближайшие пять лет среднегодовой рост России в целевом сценарии составит 2,5% против прогнозируемых МВФ 3,6% среднегодового роста мировой экономики. Однако Минэкономразвития обнаружило, что в среднесрочных прогнозах мирового роста МВФ неизменно ошибается в сторону завышения примерно на 1 процентный пункт, рассказывал министр Максим Орешкин. Скорее всего то же самое повторится и с прогнозом на ближайшие годы, полагает он. В таком случае российские 2,5% можно приравнять к среднемировым и надеяться достичь цели уже в ближайшие годы за счет ошибки МВФ.
Целевая бедность
Работающему населению, равно как и нынешним пенсионерам, в ближайшие 20 лет надеяться на существенный рост доходов не стоит, следует из целевого варианта прогноза. Реальные располагаемые доходы населения будут расти медленнее экономики, планирует Минэкономразвития. Упав за 2014–2016 гг. на 10%, на уровень 2013 г. они выйдут только в 2022 г., а всего за 2016–2035 гг. увеличатся на 55%. То есть при приведении данных в текущие цены прогноз означает, что среднедушевой доход россиянина за два десятилетия возрастет с чуть более 30 000 до приблизительно 50 000 руб. Средняя российская зарплата, реальный рост которой также будет отставать от роста экономики, к 2035 г. возрастет с нынешних почти 37 000 до примерно 57 000 руб. (в текущих ценах).
Пенсии же расти не будут практически совсем: рост возобновится лишь в 2024 г., а до 2022 г. пенсии в реальном выражении будут сокращаться, прогнозирует Минэкономразвития. В итоге на уровень 2013 г. они за 20 лет так и не выйдут (см. графики). В текущих ценах размер средней страховой пенсии к 2035 г. останется примерно таким же, как сейчас: чуть более 13 000 руб.
Соотношение средней страховой пенсии со средней зарплатой в итоге упадет с текущих 35% до 22,6%, следует из прогноза. При этом замораживание реального роста пенсий в прогнозе происходит при сокращении численности людей старше трудоспособного возраста почти на четверть: с 37,1 млн человек в 2017 г. до 30,3 млн в 2035 г. Падение уровня пенсий к уровню зарплат происходит при сохранении соотношения средней пенсии с прожиточным минимумом пенсионера на уровне 1,5, что возможно при последовательном занижении этого минимума.
«Это фантазии», – успокаивает заместитель директора Института социальной политики ВШЭ Оксана Синявская: заморозка пенсий в реальном выражении – это социально опасно. Подобные прогнозы, видимо, не учитывают, как они соотносятся с реальностью, полагает она. Сокращение численности получателей пенсий должно сопровождаться как минимум неснижением соотношения пенсий и зарплат.
Заложенное в целевой вариант Минэкономразвития снижение количества пенсионеров возможно при реализации предлагаемого экспертами Центра стратегических разработок (ЦСР) повышения пенсионного возраста до 63 лет для женщин и до 65 лет для мужчин с 2019 г. по полгода в год, которое, видимо, и учтено министерством. Если начать повышение с 2019 г., то для мужчин оно завершится в 2028 г., для женщин – в 2034 г. Согласно демографическому прогнозу Росстата в 2035 г. численность мужчин 65 лет и старше и женщин 63 лет и старше составит 30,2 млн человек (без повышения возраста количество пенсионеров возрастает до 42,3 млн человек). Однако в стратегии ЦСР за счет ужесточения требований к назначению страховой пенсии, в том числе повышением пенсионного возраста, предполагается как раз удержать соотношение пенсии с зарплатой на уровне не ниже 34%. О каком-либо значимом повышении пенсионного обеспечения речи сейчас не идет, признает директор Института социального анализа и прогнозирования РАНХиГС Татьяна Малева, даже реализация всего комплекса предлагаемых ЦСР мер не позволяет этого добиться.
Ставка на развитие человеческого капитала в прогнозе не предполагает существенного роста инвестиций в образование и здравоохранение: напротив, их доля в структуре капвложений снижается, в соотношении с ВВП оставаясь неизменной. В то же время стратегия-2035 ЦСР, с которой план Минэкономразвития отчасти конкурирует, отчасти повторяет ее, строится в том числе на маневре в пользу повышения вложений сфер человеческого капитала, уровень финансирования которых (как доля ВВП) намного уступает развитому миру.
Профессиональные макроэкономисты
Сегодняшняя российская система напоминает советскую начала 1980-х: низкие цены на нефть, нежизнеспособная экономическая идеология, важнейшие отрасли промышленности в государственной собственности, авторитарное правление, перечисляет бывший советник и. о. премьера Егора Гайдара, старший научный сотрудник Атлантического совета Андерс Ослунд в статье для Project Syndicate. Но есть одно важное отличие, указывает он: макроэкономическое управление в современной России гораздо более компетентно, благодаря чему даже в условиях померкнувших перспектив роста страна сохраняет впечатляющие макроэкономические балансы.
Макроэкономическая политика помогла ограничить влияние шока от падения нефтяных цен и международных санкций, отмечает старший вице-президент Moody’s Кристин Линдоу. Несмотря на низкие показатели эффективности госуправления в целом, фискальная, монетарная и курсовая политика России помогли ей успешно справиться с последствиями внешних шоков. Переход к свободному плаванию рубля в 2014 г. помог сохранить резервы и профицит текущего счета в условиях спада цен на нефть, а рынку – найти новый равновесный обменный курс. Предоставление валютного репо позволило компаниям своевременно рассчитываться по внешним долгам в условиях замораживания доступа к внешнему финансированию, перечисляет Линдоу. К лету 2017 г. Центробанку удалось достичь поставленной в 2013 г. цели по инфляции в 4%, при том что в 2015 г. она подскочила до 15,5%: последовательность реализации этой политики способствовала формированию доверия к устойчивости экономической политики, так же как и возврат к трехлетнему бюджетному планированию, отмечает Мау.
Правительство очень быстро пересмотрело бюджет, сократив индексацию пенсий и заморозив индексацию зарплат: прежний рост доходов населения – в 2,5 раза в реальном выражении за 2000–2008 гг. – позволил это сделать безболезненно. Политика ограничения уровня дефицита, а затем планирование расходов исходя не из средней или прогнозируемой, а из плоской цены нефти в $40 за баррель обеспечивает бюджету независимость от колебаний цены нефти. Правительству удается контролировать дефицит не только федерального бюджета, но и всей бюджетной системы, отмечает Мау, при этом Россия остается страной с одним из самых низких уровней госдолга – 12,9% ВВП, причем на три четверти – в национальной валюте.
Правда, на фоне успешной консолидации доля закрытых расходов бюджета возросла с 13,8% в 2013 г. до 21,7% в 2016 г., при этом в статистике государственных финансов официально стали закрытыми не только расходы, составляющие гостайну, но и иные, очевидно, с грифом «ДСП», отмечает Василий Зацепин из Института Гайдара. Милитаризация затронула как бюджет, так и экономику: в 2016 г. выпуск в оборонно-промышленном комплексе вырос на 10,1%, подсчитал Зацепин, при росте промышленного производства в целом на 1,1%.
Неопределенность экономической ситуации снизилась: год назад ее отмечали 56% опрашиваемых Росстатом топ-менеджеров предприятий обрабатывающей промышленности и 46% – добывающей, сейчас – 44 и 35% соответственно. Правда, она все еще остается на 1–2-м месте среди факторов, ограничивающих рост производства, из-за турбулентности налоговой политики, отмечают эксперты Центра конъюнктурных исследований ВШЭ. «Карта рисков» финансового рынка, составляемая ЦБ, показывает их сокращение в сравнении и с 2016 г., и с началом 2017 г.: все индикаторы остаются в «зеленой зоне», туда же по итогам I квартала перешли риски, связанные с валютным денежным рынком (были в «желтой зоне»).
Насколько устойчивы позитивные тенденции в российской экономике?
Периметр технократов
Однако меры макроэкономической стабилизации, создавая условия для устойчивого роста экономики, сами по себе к нему не ведут. Он требует структурных и институциональных реформ, отмечает Мау: «В настоящее время всеобщим стало понимание того, что решение стратегических задач развития России возможно только при комплексной модернизации экономики, госуправления, социальной политики и правоохранительной деятельности».
Часть этих задач находится вне компетенции правительства, разводят руками федеральные чиновники: поле для правительственных технократов ограничено. Это ограничивает и возможности реализации их планов. Прогноз Минэкономразвития предполагает структурную перестройку ВВП: вклад потребления в рост экономики будет постепенно сокращаться в пользу роста вклада накопления основного капитала, доля которого возрастает с 21,2% ВВП в 2017 г. до 24,2% в 2031–2035 гг. Это достигается за счет роста инвестиций, опережающих темпы роста экономики в 1,5–1,9 раза, что крайне сомнительно без снижения не только макроэкономических, но и политических рисков – без усиления защиты прав собственности, верховенства права и снижения коррупции. Недавно подписанная президентом Владимиром Путиным стратегия экономической безопасности до 2030 г. к числу главных угроз относит недостаточный объем инвестиций, обусловливая его в том числе неблагоприятным инвестиционным климатом и неэффективной защитой права собственности.
Российская элита едина в решимости не делиться большей частью своей экономической власти, что отчасти можно объяснить понятным нежеланием терять контроль над ключевыми структурами, генерирующими выручку, отчасти – жесткими политическими ограничениями, считает Владимир Тихомиров из БКС. Поэтому при отсутствии внешних шоков российская экономика ближайшие годы, вероятнее всего, будет расти скромными темпами, Минфин и ЦБ продолжат координацию своих политик, а ресурсный и государственный секторы продолжат занимать доминирующее положение в экономике.
Однако, надеется Тихомиров, Кремль осознает, что без структурных либеральных реформ российская экономика обречена на годы стагнации и сокращение финансовых возможностей государства, что неминуемо снизит возможности правительства по обеспечению роста уровня жизни электората. Отсутствие других вариантов изменений, а не вера в либеральные идеи может со временем заставить Кремль проводить реформы, полагает Тихомиров. Утверждение «плана Кудрина» в качестве повестки нового президентского срока Путина уже могло бы стать драйвером для роста оптимизма инвесторов, не исключает он, хотя они и скептичны в отношении перспектив воплощения подобных планов, которых было уже немало.
Комментарии (0)